– Венчаемся! – выдохнул Паша.

У меня аж сердце заныло: Господи, слава Тебе!

– Меня там не будет! – со злобой высказалась сестра.

– Чище воздух! – мило улыбнулась я в ответ и направилась к входной двери. – Ну, я пошла.

– Теть, подожди, я провожу, – сказал Паша и пошел за мной.

– Куда ты! Дай тетке деньги на такси, сам не ходи. – распорядилась сестра.

– Я скоро, – ответил Паша.

Мы вышли в теплую сентябрьскую ночь. Я чувствовала, как хочется Паше выговориться, он был растерян, обычная его самонадеянность притушилась.

– Ну что, друг, душа-то, оказывается, есть? – я первая начала разговор.

– Есть…

– В пятки ушла, да?

– До сих пор там сидит.

– Что хоть произошло? – осторожно спросила я, потому что он никому ничего про аварию не рассказывал.

– Не знаю…

Какое-то время мы шли молча.

– Ну ладно, не хочешь, не рассказывай, – согласилась я.

– Мы должны были убиться насмерть… – сглотнул Паша. – Все, кто видел мою бедную машину – так сказали, единогласно, понимаешь? Столкнулись три машины. А мы все живы. Дед, правда, с инсультом… У меня царапина. Почему?

– И почему же? – переадресовала я вопрос к Паше.

– Ты за нас молилась, – сказал он как-то исподлобья, но уверенно.

– Было дело, – согласилась я. – А почему у отца инсульт, а у тебя только царапина?

– На мне был крест, – твердо ответил Паша. – А дед не носит.

– Садись, пять, – чмокнула я его в щеку. – Вот ведь чудо… о Флоре и Лавре. Конь только железный.

– Не понял… – удивился Паша.

– Молодой еще, жизни не знаешь, – не стала я вдаваться в подробности и как бы между прочим поинтересовалась. – Страшно было?

Мы остановились на обочине дороги.

– Сначала ничего не понял… – после паузы ответил Паша. – Но последние дни все время прокручивается… Какой-то ужас. Что делать?

– К психотерапевту! – развела я руками.

– Серьезно тебя спрашиваю, – обиделся Паша.

– Если серьезно, тогда срочно на исповедь и на причастие!

– Думаешь, поможет?

– У-ве-ре-на.

В этот момент остановилась машина, водитель открыл дверцу, приглашая садиться. Я намеренно прекратила разговор: пусть Паша сам решает. Чтобы у сестры не было повода сказать: не лезь ребенку в душу. Сама-то она в этом случае ничем не смогла помочь великовозрастному своему дитяти. Ни она, ни психотерапевт, ни друзья и товарищи, ни невеста. Только Бог.

Я снова уехала на дачу. Столько в одно время случилось и намечалось в короткое время событий, и так крепко завязалось все в тугой узел, что делать какие-то прогнозы не представлялось возможным. Если бы Пашу не тряхануло в аварии и он не почувствовал бы дыхания смерти, может быть, и не согласился он начинать свою семейную жизнь с ее освящения в венчании. Да и теперь его желание можно ли назвать решительным? А отец-таки пострадал через год после веского слова архиерея. Но проснется ли в нем вера после чудесного избавления или он снова скажет: «Повезло!» В общем, отпустила я все накаленные семейные проблемы на волю Божию, переживать за них не было больше сил… Договорилась только я с отцом Онисимом, чтобы повенчал мою пару до официальной регистрации брака.

Все-таки не передумали молодые, явились на дачу накануне венчания, утром на машине моих дачных друзей поехали в церковь. Я все ждала, что они переоденутся в свадебные наряды, но ничуть не бывало. Паша под венцом стоял в джинсах и ветровке, а молодая в сером трикотажном платье. Было мне от этого не по себе, а отец Онисим таки высказался:

– О, как! Будто в придорожное кафе заскочили, а не в гости к Самому Богу. Умудри Господь!

Может, и не стоило молодых сильно винить в таком пренебрежении к таинству, потому что никто из Пашиных родственников, кроме меня, на венчании не присутствовал. Слава Богу, что перед венчанием жених с невестой исповедались и причастились. К моей вящей радости Господь судил мне вместе с матушкой отца Онисима пропеть крестнику венчание. Вот уж помолилась я, так помолилась о его семейном счастье, это была моя стихия… Пред Богом стали молодые «два одна плоть» [27] , на всю вечность. И хоть был Паша в джинсах, но глубину церковного венчания на мгновение уловил:

– Теть, как в раю было. Так хорошо.

– Слава Богу! Неужели еще какое-то безумное гуляние на свадьбе нужно? Раздали бы лучше эти деньги бедным, вот радость и польза была бы…

Нахмурились молодые, даже слушать не стали. Не имели они христианского воспитания. Повенчались, как «фанатичка»-тетка подсказала: спасибо, что послушали, а дальше – своя воля владыка, не перешибешь. Только и остается молиться и на Бога надеяться, что остановит на краю пропасти.

Через неделю состоялась свадьба – с размахом, «как у людей». Тут и подвенечное платье с фатой, и костюмчик были надеты и по достоинству оценены, артисты выступали, тамада из кожи вон лез – веселил публику. Одним словом, молодежный капустник. А когда подпили, так и вообще «скакания» и «плясания» начались, которые церковь не приветствует, если не сказать – запрещает: «Не подобает на браки ходящим скакати или плясати, но скромно вечеряти и обедати, как прилично христианам» [28] . Грустно было присутствовать мне на свадьбе, которая в миниатюре копировала образ быстро преходящего мира сего с его толчеей, грохотом, надуманными проблемами и образом жизни от настырного гламура. Найдется ли среди этого бесконечного круговращения место для вечности? Сможет ли Господь, стучащий в сердце, быть услышан? Не подобна ли жизнь без Бога нарисованному солнцу, которое и не светит, и не греет? Были и у меня когда-то, когда я еще не знала Бога, какие-то иллюзии относительно того, что счастье – такая птица, которую можно поймать и посадить в клетку, и будет оно тебя бесконечно ублажать и веселить, когда только пожелаешь. Но с годами приняла и я евангельскую истину, что счастье – это ничто иное, как Царство Божие, поселившееся внутри тебя. Но только оно, это Царство Небесное, «силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» [29] . Потрудиться надо: терпеть находящие скорби и болезни, молиться, жить по заповедям.

Больше всех удивил на свадьбе отец: после реанимации он не пролежал в больнице и двух недель, ушел под подписку, чтобы появиться на свадьбе у внука. Он сидел за свадебным столом, улыбался, шутил, как всегда, и мало кто замечал, какую немощь своего изношенного организма он ежеминутно преодолевал. Через пару часов его незаметно увезли домой. Кремень был отец. Если бы он явил веру хотя бы с горчичное зерно – вот был бы христианин… Но не нашлось веры в его душе, и Господь стал смирять и испытывать его уже к смерти. Авария сильно подорвала его здоровье, и последующие несколько лет ему пришлось жить с непрекращающимися болями. Как все атеисты заслугу своего терпения приписывал он только себе, хотя помогали терпеть молитвы верующих родственников и милосердие Владыки мира. И когда по-человечески терпеть стало невозможно, Господь забрал отца. До последнего часа он не хотел смириться пред Богом, не просил у Него милости, так и умер без церковного покаяния. И одно только утешает меня: вдруг в самую последнюю секунду отец сказал: «Господи, прости. Иду к тебе!» и обрел жизнь вечную. Часто молюсь о нем мученикам Флору и Лавру, чтобы умолили Бога простить родителю все его прегрешения вольные и невольные – ведь однажды святые братья спасли его от смерти.

Наизусть помню им тропарь и часто повторяю:

Преудобренную и богомудрую двоицу пресветлую восхвалим, вернии, по достоянию, Флора преблаженнаго и Лавра всечестнаго, иже усердно Троицу несозданную ясно проповедаете всем, темже пострадаете до крове, и венцы пресветлыми увязостеся, молитеся Христу Богу, да спасет души наша.

Имидж ничто, жажда всё!

После свадьбы мой племянник Паша стал как-то все больше от меня отдаляться. Понятно, что началась семейная жизнь, родился ребенок, на работе он быстро поднимался по карьерной лестнице, появились деньги и большая свобода с ними и связанная. Вместе с тем начал он раздуваться от растущего самомнения, мол, вот, какой я умный и успешный без «твоего Бога». Говорил Паша теперь со всеми как-то свысока или с некоей таинственностью посвященного, постоянно куда-то торопился. Однажды после того, как он отменил со мной встречу из-за «срочного заседания», буквально через десять минут выйдя на улицу, я случайно увидела его спокойно прогуливающимся по главной улице с приятелем: они ели мороженое и глазели на витрины. В его теперь нечастых разговорах со мной стали проскакивать фразы совсем уж непочтительные: